трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 29 октября 2011
трижды семь
Перечитываю мангу Loveless где-то с шестого тома.
Ну что вам рассказать о Сахалине? (тм)
Начиная с сакраментального "В школе побывал Сеймей, пятеро легко ранены..." я уже не смог удержаться.
здесь пять людей слегка задетых
и рицу тоже в их числе
тяжёлой раной в мире лавлесс
признают шею без башки
и дальше пирожки с таким же альтернативным чувством юмора
Ну что вам рассказать о Сахалине? (тм)
Начиная с сакраментального "В школе побывал Сеймей, пятеро легко ранены..." я уже не смог удержаться.
здесь пять людей слегка задетых
и рицу тоже в их числе
тяжёлой раной в мире лавлесс
признают шею без башки
и дальше пирожки с таким же альтернативным чувством юмора
четверг, 27 октября 2011
трижды семь
Подумалось, а не сказать ли "нет" раздвоению личности и не объединить ли этот аккаунт с основным. А то функцию "закрытый склад для черновиков" этот дневник давно не выполняет, а прятать свой задумчивый дыбр здесь - уже и смысла не вижу. Не знаю. Подумаем.
А между тем - праздник идёт. Едва ли не единственный праздник, который мне всегда хотелось праздноватьи никогда не получалось. Конец октября - это совершенно особенное что-то. Это даже словами не рассказать, хотя у Брэдбери вот выходило, но на то он и Брэдбери. Октябрь, Самайн - это когда можешь плясать под развесёлый рок, при этом всегда внутренне помня - ощущая - как далеко за городом стоит туман, и там танцуют тени.
И это совсем не страшно и не плохо, нет, вовсе нет. Этот праздник - он же не для того, чтобы пугать. (Хотя пугать и пугаться я тоже люблю, и тыквы люблю). Это ведь Новый Год. Переход. И хотя я осознанно не хочу углубляться в мистические дебри - я не могу этого не чувствовать. Оно здесь, оно рядом, оно идёт.
Пойду над нарядом думать, что ли. Конец октября у меня - как обычный Новый Год, что в декабре: располосован надвое. Сверху - наряды и пляски, снизу - молчаливые поля и чёрные застывшие реки. Одно от другого не отдирается, и не надо.
И, кажется, в этом году я сама буду Октябрём. Вот только венок сплету.
Я нашла удивительные совершенно искусственные цветы. Впервые вижу такую хорошую имитацию увядания - да что там, я вообще имитацию увядания впервые вижу, обычно искусственное вечно свежо и убийственно ярко. А эти цветочки - обнять и плакать. Помятые тёмные лепестки, обугленные по краям листья, да даже плесень от сырости не забыли. Когда я шла с ними домой, на меня оборачивались: куда эта девица тащит полумёртвые маргаритки и из какого огорода она их выдернула?
А между тем - праздник идёт. Едва ли не единственный праздник, который мне всегда хотелось праздновать
И это совсем не страшно и не плохо, нет, вовсе нет. Этот праздник - он же не для того, чтобы пугать. (Хотя пугать и пугаться я тоже люблю, и тыквы люблю). Это ведь Новый Год. Переход. И хотя я осознанно не хочу углубляться в мистические дебри - я не могу этого не чувствовать. Оно здесь, оно рядом, оно идёт.
Пойду над нарядом думать, что ли. Конец октября у меня - как обычный Новый Год, что в декабре: располосован надвое. Сверху - наряды и пляски, снизу - молчаливые поля и чёрные застывшие реки. Одно от другого не отдирается, и не надо.
И, кажется, в этом году я сама буду Октябрём. Вот только венок сплету.
Я нашла удивительные совершенно искусственные цветы. Впервые вижу такую хорошую имитацию увядания - да что там, я вообще имитацию увядания впервые вижу, обычно искусственное вечно свежо и убийственно ярко. А эти цветочки - обнять и плакать. Помятые тёмные лепестки, обугленные по краям листья, да даже плесень от сырости не забыли. Когда я шла с ними домой, на меня оборачивались: куда эта девица тащит полумёртвые маргаритки и из какого огорода она их выдернула?
вторник, 25 октября 2011
трижды семь
Old loves they die hard (с).
Ну и пусть полежит пока здесь - для себя хотя бы.
Вообще, конечно, театр абсурда: столько обосновывать для себя, чем именно хорош мир Loveless, и и как это по-человечески красиво - Связь и одно имя на двоих, и полное доверие, и когда кровоточишь, чтобы не кровоточил другой. И выбрать в итоге именно ту Пару, которая кровоточить друг за друга даже с перепоя не пойдёт, а слово "доверие" только в книжках читала.
Ничего не могу поделать. У них слишком красивое имя, они слишком хищные сами по себе.
И вот не знаю - упорно в голове это старое, священное: "Возлюбленный мой искусен в убийствах!.." Хотя Индия и кшатрии, конечно, совсем ни при чём.
Ну и пусть полежит пока здесь - для себя хотя бы.
Вообще, конечно, театр абсурда: столько обосновывать для себя, чем именно хорош мир Loveless, и и как это по-человечески красиво - Связь и одно имя на двоих, и полное доверие, и когда кровоточишь, чтобы не кровоточил другой. И выбрать в итоге именно ту Пару, которая кровоточить друг за друга даже с перепоя не пойдёт, а слово "доверие" только в книжках читала.
Ничего не могу поделать. У них слишком красивое имя, они слишком хищные сами по себе.
И вот не знаю - упорно в голове это старое, священное: "Возлюбленный мой искусен в убийствах!.." Хотя Индия и кшатрии, конечно, совсем ни при чём.
трижды семь
1. Сегодня перечитала на работе "Метаморфозы" Апулея. Вчера - "Мы" Замятина. Позавчера - "Марсианские хроники" Брэдбери.
Это не к тому, что я такая крутая. Это к тому, что новая работа скучна до одурения, и вряд ли я пробуду там долго.
Она убивает во мне всё светлое и хорошее, ну правда же.
2. Когда я иду по улице, или рассматриваю рисунки на обоях, мне приходит в голову столько всего. Слова, слова и слова - тяжёлые, металлические, уютно переливающиеся в ладонях. Хоть сейчас на бумагу. О Брэдбери, о Великой Матери, электрическом теле, о многом. И я думаю: хорошо бы записать это всё в дневник.
А потом, когда всё-таки доползаю до дневника, оно всё куда-то девается. И вместо этого я пишу: мне страшно засыпать.
Мне всё ещё страшно засыпать, и от этого никуда не денешься, как есть на часах половина четвёртого - где-то уже сказали бы "утра". И завтра чертовски рано вставать, и надо, в конце концов, думать уже о чём-то хорошем.
3. У меня есть смешное пальто. Оно длинное, чёрное, с лохматым мехом на рукавах, который издалека - вороньи перья... в общем, я думаю, если бы Беллатрисса Лестрейдж разорилась до нитки, она бы носила что-то вроде этого.
Я не особо верила в силу вещей, на самом-то деле.
Но чёрт возьми, это пальто само потребовало достать волшебную палочку. И не прятать в сумку, а запихнуть в карман. Чтобы рукоятка торчала. Божи, божи. Сама над собой хихикаю, но правда есть правда: сутулиться невозможно. Вообще. Никак.
Это не к тому, что я такая крутая. Это к тому, что новая работа скучна до одурения, и вряд ли я пробуду там долго.
Она убивает во мне всё светлое и хорошее, ну правда же.
2. Когда я иду по улице, или рассматриваю рисунки на обоях, мне приходит в голову столько всего. Слова, слова и слова - тяжёлые, металлические, уютно переливающиеся в ладонях. Хоть сейчас на бумагу. О Брэдбери, о Великой Матери, электрическом теле, о многом. И я думаю: хорошо бы записать это всё в дневник.
А потом, когда всё-таки доползаю до дневника, оно всё куда-то девается. И вместо этого я пишу: мне страшно засыпать.
Мне всё ещё страшно засыпать, и от этого никуда не денешься, как есть на часах половина четвёртого - где-то уже сказали бы "утра". И завтра чертовски рано вставать, и надо, в конце концов, думать уже о чём-то хорошем.
3. У меня есть смешное пальто. Оно длинное, чёрное, с лохматым мехом на рукавах, который издалека - вороньи перья... в общем, я думаю, если бы Беллатрисса Лестрейдж разорилась до нитки, она бы носила что-то вроде этого.
Я не особо верила в силу вещей, на самом-то деле.
Но чёрт возьми, это пальто само потребовало достать волшебную палочку. И не прятать в сумку, а запихнуть в карман. Чтобы рукоятка торчала. Божи, божи. Сама над собой хихикаю, но правда есть правда: сутулиться невозможно. Вообще. Никак.
четверг, 20 октября 2011
трижды семь
И вот думаешь, что разговариваешь с человеком - а оказывается, с его тараканами.
И вот они ползают перед тобой и говорят тебе: с нас спроса нет, мы же не люди. И вроде всё правильно. Спроса нет, не люди.
Но ты-то думал!..
И вот они ползают перед тобой и говорят тебе: с нас спроса нет, мы же не люди. И вроде всё правильно. Спроса нет, не люди.
Но ты-то думал!..
среда, 12 октября 2011
трижды семь
Эта песня для меня в каком-то смысле идеальна.
То есть у неё довольно светлый и мелодичный мотив, но когда женщина начинает петь, я почему-то думаю, что это страшная песня. И о страшном.Ещё под неё я думаю о любимом пейринге, что символизирует.
То есть у неё довольно светлый и мелодичный мотив, но когда женщина начинает петь, я почему-то думаю, что это страшная песня. И о страшном.
вторник, 11 октября 2011
трижды семь
I've been walking this road of desire,
I've been begging for blood on the wall. (с)
Чёрт, наконец-то.
Столько ожидания, зависания в мутной пустоте, почти анабиоза - и вот. Я уже забыла, как это: стоять на пустой площади перед железной дорогой, где ходят поезда, и понимать, что можешь сесть на любой.
Октябрь нагоняет меня, швыряется тёмными листьями; в сумерках он страшно похож на апрель. Октябрь слит с этим апрелем намертво, накрепко, и это тоже правильно, тоже хорошо. Как приятно наконец осознавать, что чего-то хочешь. Ну или хотя бы можешь захотеть - не сегодня, так завтра. Как это вовремя.
Кажется, подойдя к какой-то критической черте, механизм внутри меня всё-таки включил аварийную систему и начал выбираться. Медленно, постепенно, но теперь хотя бы что-то в нём работает. Пускай даже аварийка. До того всё спало мёртвым сном.
Не в первый раз замечаю: чужое подобострастное восхищение для меня - не в коня корм. Оно не греет и почти ничего толком не даёт, лишь вынуждает тратить силы на соответствие уровню. А вот когда выясняется, что тебе всё-таки есть к кому прийти в гости, перебирать чужие рисунки и пить чай под разговоры о шаманах - это здорово так приводит голову в порядок. Это всё равно что вкусный хлеб и мясо рядом с приторным ядовито-жёлтым леденцом.
I've been begging for blood on the wall. (с)
Чёрт, наконец-то.
Столько ожидания, зависания в мутной пустоте, почти анабиоза - и вот. Я уже забыла, как это: стоять на пустой площади перед железной дорогой, где ходят поезда, и понимать, что можешь сесть на любой.
Октябрь нагоняет меня, швыряется тёмными листьями; в сумерках он страшно похож на апрель. Октябрь слит с этим апрелем намертво, накрепко, и это тоже правильно, тоже хорошо. Как приятно наконец осознавать, что чего-то хочешь. Ну или хотя бы можешь захотеть - не сегодня, так завтра. Как это вовремя.
Кажется, подойдя к какой-то критической черте, механизм внутри меня всё-таки включил аварийную систему и начал выбираться. Медленно, постепенно, но теперь хотя бы что-то в нём работает. Пускай даже аварийка. До того всё спало мёртвым сном.
Не в первый раз замечаю: чужое подобострастное восхищение для меня - не в коня корм. Оно не греет и почти ничего толком не даёт, лишь вынуждает тратить силы на соответствие уровню. А вот когда выясняется, что тебе всё-таки есть к кому прийти в гости, перебирать чужие рисунки и пить чай под разговоры о шаманах - это здорово так приводит голову в порядок. Это всё равно что вкусный хлеб и мясо рядом с приторным ядовито-жёлтым леденцом.
трижды семь
Вокруг стоят толпы идолов, - золочёных, медных, бронзовых, из благородного серебра и растрескавшегося дерева, окроплённых кровью и звериной желчью или миндальным маслом. И хоть бы одна сука дала дождя.
На самом деле.
Уходить с работы, которая хоть и не самая простая и - пока - не самая денежная, но зато твоя, действительно твоя, - это... Это... Ну, в общем, я даже не знаю, как.
Особенно после того, как придирчивейшая старая леди, знающая четыре языка и прочитавшая все книги на свете, говорит тебе - тебе, замкнутому недоучке: "Я в восхищении. Вы далеко пойдёте".
Да сама знаю, не травите душу. Что далеко пошла бы. Уже в ближайшие полгода. Но правда такова, что через полгода на этой работе меня уже заботили бы другие вещи. А именно - где взять костыли. Я всё ещё помню весну, когда мне пришлось словить опыт Русалочки: каждый шаг - боль. Я не хочу, чтобы это повторилось.
На работе, конечно, всё поняли. Они там вообще понимающие. Насколько же комфортно было бы работать с ними и дальше, а. Потому что это хорошее место, и хорошая работа, и чёрт, оно стоило времени и усилий, оно триста раз того стоило.
На самом деле.
Уходить с работы, которая хоть и не самая простая и - пока - не самая денежная, но зато твоя, действительно твоя, - это... Это... Ну, в общем, я даже не знаю, как.
Особенно после того, как придирчивейшая старая леди, знающая четыре языка и прочитавшая все книги на свете, говорит тебе - тебе, замкнутому недоучке: "Я в восхищении. Вы далеко пойдёте".
Да сама знаю, не травите душу. Что далеко пошла бы. Уже в ближайшие полгода. Но правда такова, что через полгода на этой работе меня уже заботили бы другие вещи. А именно - где взять костыли. Я всё ещё помню весну, когда мне пришлось словить опыт Русалочки: каждый шаг - боль. Я не хочу, чтобы это повторилось.
На работе, конечно, всё поняли. Они там вообще понимающие. Насколько же комфортно было бы работать с ними и дальше, а. Потому что это хорошее место, и хорошая работа, и чёрт, оно стоило времени и усилий, оно триста раз того стоило.
суббота, 01 октября 2011
15:04
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 29 сентября 2011
12:14
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 27 сентября 2011
трижды семь
Чертовски греет душу, ползая по дневникам, увидеть вдруг цитату из своих стихов. Старых стихов со старого аккаунта. Неточную цитату, размытую, - наверняка человек и не помнил, откуда он её вытащил, - но безошибочно узнаваемую. Под подписью "засело в голове".
Мне почему-то кажется правильным, что все мои более-менее известные тексты выложены анонимно. И не только потому, что спустя пару месяцев я не могу на них смотреть, не содрогаясь, и гдебылимоиглаза, гдебылмоймозг, обоженетэтонея. Просто это... ну, так, как надо. Мне куда сильнее льстит, если запоминают не мой ник с аватаркой - а то, что я сделала.
Забавно: моё закукливание и писательская аскеза явно идут мне на пользу как автору. Я никогда не росла так быстро, как в эти месяцы, зная, что написанное мной увидит всего один человек. Но вот в эмоциональном плане она, похоже, мне вредит.
Мне почему-то кажется правильным, что все мои более-менее известные тексты выложены анонимно. И не только потому, что спустя пару месяцев я не могу на них смотреть, не содрогаясь, и гдебылимоиглаза, гдебылмоймозг, обоженетэтонея. Просто это... ну, так, как надо. Мне куда сильнее льстит, если запоминают не мой ник с аватаркой - а то, что я сделала.
Забавно: моё закукливание и писательская аскеза явно идут мне на пользу как автору. Я никогда не росла так быстро, как в эти месяцы, зная, что написанное мной увидит всего один человек. Но вот в эмоциональном плане она, похоже, мне вредит.
воскресенье, 18 сентября 2011
трижды семь
Рядом с железной дорогой у моего дома ещё с августа-месяца ходит старик в льняной рубахе. Тощий, высокий, с чётками в одной руке и с деревянным посохом в другой. На лысой голове у него - белая повязка; в первый раз, когда я его увидела, на ней была кровь. Может, просто показалось.
Старик ходит тяжело, пошатываясь, ударяя посохом в землю. Чётки колышутся в руке. Лицо у него зверское. Не знаю, из какого века он вылез, но каждый раз всё жду: не то посохом голову размозжит, не то в Шиву-Столпника превратится.
Старик ходит тяжело, пошатываясь, ударяя посохом в землю. Чётки колышутся в руке. Лицо у него зверское. Не знаю, из какого века он вылез, но каждый раз всё жду: не то посохом голову размозжит, не то в Шиву-Столпника превратится.
пятница, 09 сентября 2011
трижды семь
Долго мучалась, пытаясь понять, почему так неоднозначно отношусь к т.н. моралфажеству и моралфагам. Почему в одних случаях сама фейспалмлю над, а в других - мысленно становлюсь на их сторону.
Мне нравится Южный Парк, и не нравится, когда одобряют детское порно. В первом - эпатажная форма, но содержание вполне себе отвечает нормам морали. Второе - их нарушает. Когда кто-то агрится на форму (впрочем, для того и задуманную) - это близорукость. Когда кто-то агрится на то, что попирает общечеловеческие ценности его эпохи - это естественное поведение человека.
Наверное, как-то так.
Не то что бы от этого легче, но хоть немного яснее.
Мне нравится Южный Парк, и не нравится, когда одобряют детское порно. В первом - эпатажная форма, но содержание вполне себе отвечает нормам морали. Второе - их нарушает. Когда кто-то агрится на форму (впрочем, для того и задуманную) - это близорукость. Когда кто-то агрится на то, что попирает общечеловеческие ценности его эпохи - это естественное поведение человека.
Наверное, как-то так.
Не то что бы от этого легче, но хоть немного яснее.
четверг, 08 сентября 2011
12:55
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
12:55
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 05 сентября 2011
17:27
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 01 сентября 2011
15:17
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 29 августа 2011
12:09
Доступ к записи ограничен
трижды семь
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра