трижды семь
Плавать с распущенными волосами - это какой-то совсем новый опыт.
Понимаете, я торчала потом на мосту, смотрела, как внизу вьются бесконечные тёмно-золотые ленты водорослей, и думала: может быть, в том году в них действительно кто-то утонул. Не совсем я. Но кто-то. И он счастлив там, и я не знаю, но помню об этом, вот почему мне так хорошо.
Чудовищные (не потому, что плохие, а потому что про чудовищ) мысли всё лезут в меня, но я ни-че-го не могу написать из того, что вижу. Ни про дерево, похожее на полумесяц, ни про мёртвых людей со дна, ни про что. Как будто я их узнаю, они меня - нет. Страшнее всего то, что мне всё чаще приходит в голову: я разлюбил слова. Ну или разлюбляю. Всё, процесс идёт, поезд отходит; а-никто-и-не-говорил-что-это-будет-длиться-вечно. Всегда ведь можно разучиться. Не по клавиатуре стучать, а вы поняли.
И если это правда - что я тогда делать буду?
Понимаете, я торчала потом на мосту, смотрела, как внизу вьются бесконечные тёмно-золотые ленты водорослей, и думала: может быть, в том году в них действительно кто-то утонул. Не совсем я. Но кто-то. И он счастлив там, и я не знаю, но помню об этом, вот почему мне так хорошо.
Чудовищные (не потому, что плохие, а потому что про чудовищ) мысли всё лезут в меня, но я ни-че-го не могу написать из того, что вижу. Ни про дерево, похожее на полумесяц, ни про мёртвых людей со дна, ни про что. Как будто я их узнаю, они меня - нет. Страшнее всего то, что мне всё чаще приходит в голову: я разлюбил слова. Ну или разлюбляю. Всё, процесс идёт, поезд отходит; а-никто-и-не-говорил-что-это-будет-длиться-вечно. Всегда ведь можно разучиться. Не по клавиатуре стучать, а вы поняли.
И если это правда - что я тогда делать буду?